На рассвете 22 июня 1941 года, после массированного артобстрела и под прикрытием танков и самолетов, гитлеровцы вторглись на территорию СССР. Отправляя миллионы солдат на фронт, фюрер напутствовал их: Убивайте, убивайте и убивайте, я за все в ответе.
И они зверски уничтожали нас, не только военных, но и мирных жителей. Мы вынуждены были вступить в жестокие бои, чтобы разгромить беспощадного врага. Недавно у меня, ветерана войны, одна девочка спросила:
А вам не жалко было убивать?
И я ответил ей:
Если бы я пожалел противника и не успел застрелить его, он убил бы меня. А оставшись в живых, он смог бы расправиться еще с десятками простых людей.
Конечно, тогда их надо было поскорее убить, ответила девочка.
Наверное, вот так надо убеждать молодежь в правоте наших поступков на войне.
Я ведь и сам ушел на фронт со студенческой скамьи. И, несмотря на юный возраст, сражался умело, потому что был хорошо подготовлен, как умственно и физически, так и морально психологически. Знал высшую математику, психологию и имел высокий спортивный разряд. Соревнуясь с гитлеровцами в боевом искусстве, я чаще выигрывал. Несколько раз был ранен и контужен, но не убит. Скорее всего, и Господь Бог помогал.
Рукопашная
Приходилось мне и в атаки ходить вместе с пехотой на немецкую траншею под сильным артиллерийским и пулеметным огнем. Сначала несешься короткими перебежками, чтобы противник не успел прицелиться и выстрелить в тебя. Потом ползком подбираешься, даешь очередь из автомата над защитной насыпью бруствером, чтобы гитлеровцы спрятались и не стреляли в тебя. Затем самое страшное прыгать в траншею, ведь они с автоматами и штыками уже ждут тебя. Однажды так и получилось.
Фашисты от моих пуль пригнулись, а я прыгнул в траншею, и надо же было такому случиться, ногами стал на плечи одному гитлеровцу. Шел дождь, и я, соскользнув с него, дал очередь ему в грудь. Поднялся на ноги, когда враг уже замертво лежал в грязи. Но в это время другой выстрелил в меня из автомата. Теснота в траншее помешала ему, и я не сплошал сумел увернуться от пуль. А он поскользнулся и подставил свой затылок под приклад моего автомата. Из воды он уже не поднялся. Я думал, что на этом все и закончилось. Но позади из-за изгиба траншеи показался длинноногий немец, который успел уже убить двоих наших. Он вскинул автомат вверх, чтобы вогнать мою голову в плечи, но связист, которой оказался рядом, успел выстрелить в него из карабина. Однако, падая, неприятель прошелся автоматом мне по позвонкам, и я, потеряв сознание, упал, но от холодной воды быстро очнулся. Поднимаю голову, чтобы вздохнуть, а она упирается в высокое колено долговязого убитого фашиста. Еле выбрался. Скоротечный рукопашный бой на этом закончился, и мы победили.
Чаще всего во время атаки до траншеи противника добегает только каждый третий, остальные остаются лежать убитыми или ранеными. А из числа впрыгнувших в окоп после схватки невредимыми остается только половина. Дорого заплатили мы за нашу Победу.
Под Ржевом
Вражеская передовая проходила по северной окраине города вдоль железнодорожного полотна. А за ним, в сотне метрах на восток от железнодорожной будки, было стометровое болото. Я, как инициативный человек, решил проникнуть ночью по нему в глубь обороны врага. Мы со связистом пробрались через нейтральное поле и расположились под не охраняемым немцами железнодорожном полотном.
Оттуда были видны огневые позиции их минометных батарей, которые потом можно расстрелять из орудий в нашем тылу. Мы вырыли ночью неглубокую яму размером полтора на полтора метра. На выступившую воду набросали сушняка, а верх прикрыли от дождя плащпалаткой. Спали по очереди. Наше жилище, находившееся за полотном, не было видно гитлеровцам.
Каждое утро перед рассветом я перепрыгивал через рельсы и по неглубокому болоту пробирался в глубь немецкой обороны, а утром, согнувшись, чтобы скрыться в невысоком кустарнике, стоя по колено в воде, осторожно наблюдал. И однажды в одном из дворов я увидел батарею из шести минометов. Вражеские расчеты готовились вести огонь. Но я опередил их. Передал через телефониста на свою гаубичную батарею данные для стрельбы, и вот уже снаряды рвутся на вражеских позициях. Их батарея была уничтожена. Но стоять более двух часов в согнутом состоянии над водой я не смог.
Присесть-то не на что. Хочешь не хочешь, а возвращаться надо. Когда я перепрыгивал полотно, гитлеровцы меня не заметили. И я три дня громил в их тылах все, что видел. А потом из амбразуры будки они меня на открытом пространстве все же увидели. И стали с пулеметом наготове поджидать. Но я всякими хитростями еще три утра обманывал их, и они меня не подстрелили.
Перед броском через полотно я сам себе говорил: вот, он держит руки на пулемете, ждет, а я лежу и своей задержкой злю его. Он устанет ждать, занервничает, закурит и снимет пальцы с гашетки. Вот тогда и надо прыгать. И тут я коброй перескакиваю на другую сторону насыпи. Пули секут шпалы, звенят, а я живой.
За неделю таких вылазок на передний край мне удалось засечь и уничтожить несколько минометных батарей, грузовиков и повозок, подвозивших боеприпасы.
На Курской дуге
Наши пехотинцы никак не могли овладеть вражеской траншеей. А когда заняли ее, устали так, что командир батальона не мог поднять бойцов, чтобы продолжить наступление. Я же так увлекся погоней за отступавшими, что оказался не только впереди пехоты, но обогнал и своих разведчиков. И вдруг вижу, как двое фашистов выскочили из-под небольшого мостика через ручей. Понял, что это подрывники. Обнаружив горящий бикфордов шнур, я вырвал его.
Теперь мост не взорвется, и я продолжил погоню. Мне захотелось поймать их. Они уже успели отбежать метров на пятьдесят. Самый резвый из них помчался вперед, а медлительный обернулся и выстрелил в меня, но не попал. И я застрелил его из автомата.
Другой, бросив для облегчения оружие и куртку, продолжал удаляться. Соревнуясь с ним в беге, я догнал его, но никак не мог одолеть последние полметра. Уже коснулся автоматом пузыря его нательной рубашки, но, чтобы свалить, до спины никак не дотянуться. Метров двести гнался за ним и все же ткнул автоматом фашисту в спину. Он упал, закрыв лицо кулаками. А я, нацелив на него автомат, хотел заглянуть ему в глаза. Это же подрывник, сколько он уничтожил наших зданий, церквей и мостов?! Я взял его в плен и передал ординарцу.
Вена, апрель 45-го
В ходе уличного боя вскакиваю с пистолетом в руке на подоконник открытого окна первого этажа. Опускаюсь на четвереньки, а в это время от удара пинком распахивается дверь из коридора, и двое фашистов с автоматами в руках вламываются в эту комнатку.
Сразу было видно, что это солдаты с передовой, шустрые и нахальные. Они мгновенно разворачивают свои автоматы в мою сторону. Но от спешки не сразу просовывают пальцы в скобы над спусковыми крючками. Этой их заминки мне хватило, чтобы оторвать от подоконника правую руку с пистолетом и выстрелить каждому в лоб. До сих пор удивляюсь, как мог так быстро сработать пистолет двумя выстрелами подряд.
Так соревновались мы и победили в смертельных боях с немецкими фашистами.
Петр Михин, участник Великой Отечественной войны
