Вечное возвращение к себе



Вечное возвращение к себе

В свою 75-ю годовщину тема Курской битвы для каждого курянина, и в первую очередь для писателя, приобретает особую актуальность. Так, в недавно презентованной новой книге Николая АНГа (Абрамова Николая Гавриловича) «Возвращение» ключевому моменту Второй мировой посвящена центральная его глава.

Перелом

Вначале мы видим это событие, так сказать, с высоты птичьего полета: «Немцы любыми силами хотели взять реванш за разгром под Сталинградом, понимая, что это последний шанс удержать Красную Армию и спасти фашистскую империю от полного поражения. И поэтому все лучшее, что у них было: самолеты, танки, дивизии все перебрасывалось на Курский выступ, чтобы взять наши войска в клещи, уничтожить их и тем самым выровнять линию фронта».

Затем следует фокусировка, писатель передает непосредственное восприятие участников битвы, причем тех, кто связан с местом событий живыми корнями, – воинов-курян: «Бой начался пятого июля рано утром. Батарея Полунина стояла на холме в перелеске, на правом берегу реки. Вечером пришел Глеб и говорит: «Дай мне координаты поближе. Я же могу в свой дом попасть, там же мать, соседи. Что делать, Миша?» В вечерней дымке они видели в бинокль свою родную деревню. Их охватило тревожное волнение. А Глеб вообще не находил себе места, бегал взад и вперед, опускал бинокль и снова подносил его к глазам и, жестикулируя, все повторял:

«Никогда не думал, что по своей деревне буду стрелять, – заглядывая в глаза Михаилу, говорил он. – Как же быть?»

«Будем действовать по обстановке, – твердо, по-командирски сказал Михаил. – Немцы выйдут из деревни, тут мы их и будем отсекать».

И, наконец, автор демонстрирует восприятие событий уже на молекулярном уровне, изображая полное слияние персонажа с родной землей: «В ходе боя большой кусок земли шваркнул его по лицу, разорвал кожу, кровь обильно стекала под гимнастерку, была теплая и липкая. Не замечая, он, постоянно утираясь, размазывал кровь по лицу и отдирал уже засохшую, перемазанную с землей, родным черноземом. Будь это в другом месте, этот кусок снес бы ему полголовы, а так скользящим прошел по щеке».

Жизненная правда

На состоявшейся в Литературном музее презентации курский писатель-краевед Михаил Лагутич сравнил «Возвращение» со знаменитыми артефактами советского времени – романами Анатолия Иванова «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов». На том основании, что в обоих случаях в основе лежат сложные судьбы нескольких односельчан на промежутке времени почти в 100 лет, и перед глазами проходит, по сути, вся советская эпоха. Кроме того, произведения объединяет именно тема земли – в памятной телепостановке она рефреном звучит в заглавной песне: «Вечный зов родного края, вечный зов родной земли…»

Однако в описании деревенской жизни это гораздо ближе, например, к «Усвятским шлемоносцам» нашего выдающегося земляка Евгения Носова, к повести Виля Липатова «Еще до войны», романам «Мужики и бабы» Бориса Можаева и «Кануны» Василия Белова.

В художественном плане «Возвращению», конечно, далеко до упомянутых нами шедевров, автор то и дело сбивается на публицистику, но есть здесь нечто главное, настоящее – то, что оставляет глубокий след по прочтении.

Музыка времени

Очевидным достоинством произведения является его панорамность способность уловить ход времени и ненавязчиво проследить за его течением. Охватывая при этом пространство от Берлина до Колымы, густо населенное живыми и весьма колоритными персонажами: от основных – Михаила, Глеба, Василия и Прохора, – до второстепенных и даже эпизодичных: отец Валаам, Маруся, Дуняшка, полячка Ханна, фрау Эльза…

Есть у автора и явные художественные способности (другое дело, что далеко не везде они проявляются), что видно, например, по умению создавать рельефно-подвижное литературное фото: «А музыка все плыла и плыла дальше за околицу, на луг и к речке, и вверх, в звездное небо. Играл Василий задушевно, наклонив голову набок и придерживая щекой гармошку. Подошли дед Самоха и родной дядя Прохора, Филипп, крепкий, здоровый, мог шалобаном убить быка, как шутили над ним бабы, и стал неподвижно, как скала, подавшись вперед, слушая музыку. А где ее еще услышишь? Деревня большая, а гармонистов раз, два и обчелся».

А еще по умению ухватывать нужную деталь: «Она вихрем вылетела из хаты, перевернув деревянное ведро, и, пригибаясь к плетню, побежала к лесу». Ведь именно такая подробность, как перевернутое ведро, и делает картинку зримой и даже слышимой.

«Грохнул выстрел. Худой дернулся и, раскинув руки, упал вперед, словно хотел обнять эту чужую непокорную землю». – Это о смерти врага, и тут же, на следующей странице, уже об убитом юном курянине: «Он лежал, раскинув руки, словно стараясь обнять синее бездонное небо. Глаза его были открыты, и в них застыл немой укор: «За что же вы меня?

Мне ведь жить еще хотелось, любить, радоваться солнцу, траве, птичкам. Она закрыла лицо руками, словно не веря тому, что увидела, отскочила и завыла в безутешной тоске. А пламя ревело все сильней и сильней, заглушая ее крики, набирая силу, словно собираясь ничего не оставить от дома, от ее прежней жизни. Огонь захватывал водоворотом воздух и с ревом уносился вверх в чистое бездонное небо, стараясь все забрать с собой: и их тела, и их души, и даже память о них хотело забрать ревущее, уходящее в небо пламя». – Здесь видим просто хрестоматийный образец художественного перехода от конкретных деталей к высоким абстракциям.

Как и в описании жизни родного села, где общая радость, как и общее горе, сплачивает людей в единый организм: «А там уже вовсю пляшут, и голосистые девки с двумя гармонистами задорно поют озорные частушки… Настоящее раздольное веселье, искрометные выпады, и в едином порыве народный перепляс «Тимоня» в три ноги, когда танцуют и прыгают в азарте ребята, обнимая своих милых разрумяненных девчат».

К первоисточникам

Самые разные жизненные пласты отображены в романе Николая Анга. Армейская, а затем хозяйственно-партийная лямка затянула в свой омут Михаила Полунина: «Так слился, втянулся в эту жизнь, что порой казалось, что он тут родился и вырос, и не было до этого никакой другой жизни. И день, и ночь, и в будни, и в выходные все одно и то же. А жизнь все убыстряется и бежит, бежит, бежит. Куда?» – А ведь это не иначе, как Колесо Сансары, из которого главный герой так и не нашел выхода. В отличие от своего, казалось бы, гораздо менее удачливого друга, у которого жизнь фронтовая внезапно переходит в лагерную, а затем так же неожиданно – в воцерковленную.

Именно там, где «…Держаться надо все время. Если сломаешься, уже не встанешь, никто не поможет: ни бригада, ни фельдшер лагерный, ни дополнительный паек». – Там, где труднее всего, один из героев находит точку опоры в лице невинно осужденного отца Валаама: «Бог, – говорил он, – это бесконечность мироздания. Вон сколько на небе звезд, бесчисленное множество, и все светятся и движутся, совершенство природы, где есть место всем, и зверям, и птицам, и рыбам, и букашечке, и червячку, и главное – совесть человека. Вот это и есть Бог!»

Вот это и есть то главное, что, несмотря на художественные сбои, делает это произведение состоявшимся, настоящим. Движущей силой оказывается здесь непреходящая потребность правды, причем не партийной, соцреалистической, а высшей, надмирной.

Автор попадает в средоточие жизни – как земной, так и небесной: «Существование человека на земле имеет глубокий смысл, великое назначение и высокую цель. И если человек живет без веры в Бога, не по заповедям Божьим, не для будущей жизни вечной, то жизнь его становится бессмысленной и ненужной».

Олег Качмарский