В марте-июле сорок третьего наша 52-я стрелковая дивизия в составе 57-й армии занимала оборону по реке Северский Донец в тридцати километрах южнее города Волчанска Харьковской области.
Немцы сидели на высоком западном берегу, сплошь покрытом могучим лесом. Лесистые горы нависали над Донцом, и фашисты всецело хозяйничали на реке. Наша же оборона располагалась внизу, в километре от реки, по мокрому пойменному лугу. Сквозь густую крону вековых деревьев нам снизу ничего не было видно, что делается у врага. Мы же были у них как на ладони. По ночам гитлеровцы выставляли на нашем берегу свое боевое охранение и постоянно освещали его ракетами. Как мы потом узнали, фашисты в лесах у Донца сосредоточивали танковые части для Курской битвы. Делали они это в великой тайне. Чтобы не рассекретить номера частей, у солдат были отобраны солдатские книжки.
Наши разведчики не могли приблизиться к Донцу, не то чтобы переплыть его и захватить языка. Дивизия в течение мая-июня не могла сделать это, и командира дивизии сняли с должности. Новый комдив приказал каждому подразделению добыть пленного.
Через мой наблюдательный пункт ночами отправлялись за языком группы разведчиков. Наш участок привлекал их тем, что по лугу до самого Донца через каждые полсотни метров росли густые кусты. У соседей же от их переднего края до самой реки простирался только голый песчаник, не было ни единого кустика, где можно было бы спрятаться. Однако немцы превратили эти кусты в хорошо организованные засады. Каждый поиск наших разведчиков заканчивался полным уничтожением всей группы.
Командир нашего дивизиона майор Гордиенко вспомнил, как удачно еще в боях подо Ржевом мы ходили за языком, хотя две группы, ходившие перед нами, погибли. Надеясь и на этот раз на удачу, он решил отличиться и вызвался добыть языка, а поиск осуществить приказал мне, командиру батареи…
Когда я объявил своим разведчикам, что нам приказано взять языка, ребята приуныли, они восприняли это как смертный приговор, хотя не обмолвились при этом ни словом…
Рекогносцировка
Стали искать место перехода. На правом фланге дивизии, у деревни Хотомли, Донец делает петлю и глубоко вдается в лес к немцам. Как раз в этом месте в Донец с востока, с нашей стороны, впадает небольшая речка Хотомля. Между устьем речушки и петлей Донца образовалось большое, километра на два в поперечнике, болото. Оно полностью заросло густою травой, и только старица Донца разделяла его своею светлой полосой на две части. У верхушки петли левый берег Донца образовывал островок. А что если попробовать пробраться к немцам по болоту, через старицу и через этот остров? Там, глубоко у них в тылу, переплыть Донец. Вдали от своей передовой гитлеровцы наверняка менее бдительны…
Когда стемнело, мы вместе с боевым охранением пехоты перебрались в проходы через нашу колючую проволоку и минное поле. Прошли метров двести по нейтралке в сторону болота. Там, в высокой траве, замаскировано пулеметное гнездо с телефоном. Лейтенант-пехотинец остался на своей точке, а мы почавкали дальше в неизвестность, к болоту, падая при каждом отсвете ракеты. Нам надо посмотреть, что за болото, можно ли его одолеть, есть ли на острове немцы. Чтобы не оставить после себя в болотной траве борозду-след, мы двигались зигзагами, вправо, влево. Конечно, путь наш утроился, зато образовавшиеся прогалины на поперечных бороздах от немцев были не видны, их перекрывала травка и камыш. Это была главная моя догадка, которая венчала успех нашего поиска…
Наконец мы ступили на твердь острова. Замаскировались на нашем берегу. Это в километре в немецком тылу. Прислушались, всмотрелись в темноту того берега. Все мертво. Ни шороха, ни звука, ни огонька. Значит, охраны на берегу нет. С рассветом видим крутой, лесистый тот берег. Метрах в пятидесяти от воды, параллельно реке по скату натянута колючая проволока, значит, перед нею минное поле. В бинокль можно различить и проволочные растяжки. Пустынность берега и радует, и тревожит. Где же немцы?
Расположились мы в кустах, недалеко от воды. Вдруг наверху дзинькнули пустые канистры. И радость: идут! И тревога: как-то все получится? Рассчитывали брать на рассвете, когда все еще спят, а тут конец дня, все на ногах, да и наши на том берегу не ждут нас, считают, что дело откладывается на ночь. Взглянули мы наверх: у колючей проволоки стоят два немца. Молодые блондины в черных кителях, без головных уборов, с автоматами на шеях и канистрами в руках. Это были танкисты. Немцы пробежали мимо нас, вошли в воду, нагнулись, вдавили пустые канистры в реку и, вытянув шеи, стали пристально смотреть на наш берег.
Рукопашная схватка
Я молча поднял и резко опустил правую руку. Это был сигнал к действию. В два прыжка оказываюсь у левого немца и уже занес для удара финку, как он резко шагнул дальше в воду, бросил канистры, схватился за автомат и повернулся ко мне лицом. Используя инерцию, я завалил его на спину и ухватился левой рукой за его автомат, правой же стал наносить удары финкой в грудь. Перемещая двумя руками автомат перед грудью, немец парировал мои удары и пытался развернуть его. Все же я нанес решающий удар, и немец обмяк. В этот миг, как резаный, а он и в самом деле был резаным, заорал правый немец. Я поручил добить своего немца напарнику, который до этого бездействовал у меня за спиной, и бросился к Захаренко: не зарезал бы он языка. Свернув блином пилотку, я сунул ее в рот фашисту, он замолчал.
Сразу же послышались тревожные крики наверху, и, стреляя на ходу, к нам по лесу уже бежали фашисты…
В Курской битве танковым частям Вермахта было нанесено сокрушительное поражение
К своим по воде
Раненого немца бросили на спину в лодку, я оседлал его, и ребята с того берега потянули лодку за свой конец. Пятеро разведчиков, находясь в воде, ухватились за борта лодки.
Кабель натянулся, как струна, и вот-вот лопнет. Пятеро человек, державшихся за лодку, оказывали ей в воде громадное сопротивление. С неимоверным страхом всматривался я в вибрировавший кабель, ежесекундно ожидая его разрыва. И уже представлял, как понесет нас по течению под пули дзотов. Но кабель выдержал. Как только разведчики почувствовали ногами дно реки, стали толкать лодку к берегу. Вместе с языком перебежали мы в готовую траншею Немцы открыли по нашему берегу огонь из всех видов оружия. Яростный обстрел берега мы переждали в траншее. Снаряды и мины рвались близко, но никто из нас не пострадал, спасал глубокий окоп.
Вскоре немцы медленно покатили огневой вал к болоту, предполагая, что как раз там мы и ползем по высокой траве. А мы отсиделись в траншее, потом поползли по высокой траве вслед за огневым валом. В свою траншею мы ввалились еле живыми. Уже было темно. О нашем успехе по телефонам сразу узнала дивизия и неимоверно ликовала, ведь все знали, как дорого обошлись нам ранее произведенные попытки взять языка. И вот он, долгожданный пленный, на нашей передовой. Заранее присланный генералом переводчик уже ждал нас в блиндаже. Он сразу приступил к допросу пленного. Все боялись, как бы раненый немец не умер. Фашист в надежде на сохранение ему жизни и медицинскую помощь сказал правду: он из танковой дивизии Великая Германия, которая прибыла из Франции. К утру мы вместе с немцем были у генерала. Он обнял каждого из нас и обещал наградить. Мы радовались как дети: гуляй, ребята! Расположились на полянке вблизи генеральского блиндажа, все наше мокрое обмундирование сохло на кустах, а мы согревались пробежками. И вдруг генерал снова вызывает меня к себе. Ну, думаю, снова хвалить будет…
У пленного не оказалось документов, печально сказал генерал, штаб армии потребовал добыть контрольного языка. Кроме вас, никто с этой задачей не справится, поэтому даю тебе двое суток, и чтобы новый язык был у меня.
Эффект неожиданности
Как громом поразили меня эти слова. Ну где его найдешь, второго пленного?! По старому следу не пойдешь, а больше подходящего места не сыщешь. Как я скажу об этом ребятам? Это равносильно смертному приговору…
Что раньше времени умирать, обратился я к своим друзьям, будем думать, как выполнить приказ.
А у второго немца, которого прирезали, неужели в карманах не оказалось никакой бумажки, обратился Коренной к моему напарнику. Все знали, что ему было приказано все забрать из карманов убитого.
Сначала разведчик клялся, что ничего у второго немца в карманах не было, а когда друзья по-настоящему прижали его, он признался: Да была одна маленькая бумажка, да, наверное, ее из брюк водой вымыло, когда через реку и болото переправлялись, резинка-то на концах брюк ослабла.
Может, вытряс при сушке? не унимались товарищи.
Выстроились в шеренгу, сели все на колени и поползли по поляне искать в траве заветную бумажку. Прочесали каждую травинку на поляне ничего не нашли. И вдруг под кустом, где сохли маскхалаты, торчит сморщенная полоска бумаги. Ребята осторожно положили ее мне в раскрытые ладони, и я, не дыша, как великую святыню, понес бумажку генералу.
Переводчик осторожно разгладил бумажку и начал внимательно всматриваться в нее. И вдруг лицо переводчика стало едва заметно просветляться, глаза расширились, и он медленно проговорил: Это почтовая квитанция, немец посылку отослал, на ней можно разобрать номер полевой почты.
Его тут же сообщили в штаб армии. Теперь с замиранием сердца я начал ждать ответного звонка из штаба.
Телефонную трубку взял генерал. Полевая почта Великой Германии? переспросил он. Лицо генерала расползлось в улыбке, и мы с переводчиком поняли, что наш пленный правильно назвал свою часть. А когда генерал сказал мне, что контрольный пленный не нужен, я чуть не подпрыгнул до потолка. Я прибежал к своим разведчикам и сообщил им, наверное, самую радостную весть, какую каждый из них когда-либо слышал за всю свою жизнь. Все мы пережили второе рождение и боготворили бумажку, которая спасла наши жизни.
Когда я объявил своим разведчикам, что нам приказано взять языка, ребята приуныли, они восприняли это как смертный приговор, хотя не обмолвились при этом ни словом…
Петр Михин, глава из книги Внукам о войне (в сокращении)
