Сегодня Афанасий Фет – общепризнанный классик, о котором принято говорить общепринятые хрестоматийные фразы. Бытует мнение, что это отпугивает молодое поколение. Поэтому в 200-летие знаменитого поэта-лирика постараемся избегать штампов, мыслить креативно и обратим внимание на ряд интересных моментов в биографии Фета.
Отцы Фета
Самое тёмное место в биографии Фета – его происхождение. Родился будущий поэт 5 декабря (23 ноября по старому стилю) 1820 года. При этом доподлинно не известно, кто был биологическим отцом Афанасия Фета. Согласно, документам и письмам это и не Афанасий Неофитович Шеншин, и не Иоганн Фёт.
Но нет никаких сомнений в том, кто был его отцом духовным. Тютчев и Фет – эти имена находятся рядом в самых разных поэтических антологиях, даже в тех – стихи про природу, – что адресованы младшим школьникам. А вот что по поводу своего предшественника пишет в своих мемуарах сам Афанасий Афанасьевич:
«По поводу последнего моего свидания с Ф. И. Тютчевым в январе 64 года, не могу не приветствовать в моем воспоминании тени одного из величайших лириков, существовавших на земле… Тютчев сладостен мне не столько как человек, более чем дружелюбно ко мне относившийся, но как самое воздушное воплощение поэта, каким его рисует себе романтизм».
И что самое удивительное – родился Фёдор Иванович Тютчев в тот же день, что и Фет. Только на 17 лет раньше – в 1803 году.
От благодарности к ослу
Ослик по кличке Некрасов известен всем, кто посетил усадьбу-музей в Воробьёвке Курской области. Точно такой же был в хозяйстве самого Фета. На нём рачительный хозяин совершал поездки по имению.
Что же касается столь оригинальной клички, то она очень точно отображает взаимоотношения двух поэтов-антиподов: Фета и Некрасова. Впрочем, таковыми они были не всегда. На первых порах знакомства они очень даже друг к другу благоволили – Фет был постоянным автором журнала «Современник», которым руководил Некрасов. И он же писал весьма благожелательные отзывы о стихах Фета.
Однако в конце 1850-х годов ситуация резко изменилась. Россия вступила в новую фазу социально-экономического развития, и вместе с тем обострились различные социальные вопросы, связанные с тяжёлым положением трудового народа. Главным и единственным предназначением искусства вообще и поэзии в частности было объявлено служение обществу, решение социальных проблем.
«Современник» стал главным рупором литературной партии Чернышевского и Добролюбова. А Фет с его концепцией «чистой поэзии» оказался главной мишенью для их критики. Они считали крайней безнравственностью слагать стихи о красотах природы, о бабочках и прогулках под луной в то время, когда большинство российского народонаселения находится за чертой бедности.
Своя логика в этом, конечно, есть, однако, по мнению Афанасия Фета, социальные проблемы и поэзия – это совершенно непересекающиеся пространства. Своим критикам – коллективному Некрасову – он ответил программными строчками в стихотворении «Псевдопоэту»:
Влача по прихоти народа
В грязи низкопоклонный стих,
Ты слова гордого: свобода
Ни разу сердцем не постиг;
Не возносился богомольно
Ты в ту свежеющую мглу,
Где беззаветно лишь привольно
Свободной песне да орлу.
Это вовсе не о бабочках
О том, кто из двух партий был прав, спор не прекращается по сей день. В разные времена Фета, так же как и его духовного отца Тютчева, неоднократно сбрасывали с «парохода современности». Но вовсе не из-за бабочек и прочей лирики, а из-за мистического идеализма, лежащего в основе концепции «чистого искусства».
Именно поэтому на рубеже XIX-XX веков русские символисты среди своих предтеч назвали Тютчева и Фета.
«Мысль Фета, воспитанная критической философией, различала мир явлений и мир сущностей, – читаем у Брюсова. – О первом говорил он, что это «только сон, только сон мимолетный», что это «лёд мгновенный», под которым «бездонный океан» смерти. Второй олицетворял он в образе «солнца мира».
Слепцы напрасно ищут, где дорога,
Доверясь чувств слепым поводырям;
Но если жизнь - базар крикливый Бога,
То только смерть - его бессмертный храм.
(из стихотворения «Смерть»)
«Но Фет не считал нас замкнутыми безнадёжно в мире явлений, – продолжает Брюсов, – в этой «голубой тюрьме», как сказал он однажды. Он верил, что для нас есть выходы на волю, есть просветы, сквозь которые мы можем заглянуть «в то сокровенное горнило, где первообразы кипят». Такие просветы находил он в экстазе, в сверхчувственной интуиции, во вдохновении».
И далее: «В обычной жизни такие «мгновения прозрения» чаще всего даются любовью. Любовь по самой своей сущности мистична… Вот почему поэзия Фета с особой радостью славила любовь… «И прославлять мы будем век любовь» – говорил он сам».
Наконец: «На этой противоположности двух миров – одного, где царит ум и трезвость, и другого, где властвует безумие и опьянение, – основывал Фет торжество искусства».
Блаженство безумия
Но постойте! Ведь это же основа философии Николая Алексеевича Полевого, представленная в таких его произведениях как «Блаженство безумия», как «Живописец», вошедших в сборник «Мечты и жизнь».
Кстати, Полевой, так же как и Фет, связан с Курским краем. А из предисловия А. Тархова к книге стихотворных произведений Афанасия Фета узнаём и о непосредственной связи между ними. Оказывается, что ещё в студенческие годы у Фета было прозвище Рейхенбах:
«Это была фамилия героя романа Николая Полевого «Абадонна». И прозвище это не случайно. На страницах романа Полевого, в речах его героя, поэта-романтика Вильгельма Рейхенбаха он нашёл много «своего», нашёл отклик собственным убеждениям, вынесенным из горького жизненного опыта. «Никогда не находил я в мире согласия и мира между жизнью и поэзиею!» – восклицает Рейхенбах. С одной стороны – «бездушие жизни, холод существования», непреходящая «горечь действительности»; но этому противостоит «наслаждение мечтаний» – то неистребимое стремление поэта «отказаться от пошлой будничной жизни» и страстно требовать: «Дайте мне первобытного, высокого, безотчетного наслаждения жизнью, дайте мне светлое зеркало искусства, где свободно отражались бы и небо, природа и душа моя!»
Сгорела в прямом и переносном смысле
По мнению многих почитателей творчества Фета, главное место в его судьбе занимают взаимоотношения с Марией Лазич. И они же наглядно демонстрируют изначальное несоответствие между горним и дольним, небесным и земным, поэзией и жизнью.
(Портрета Марии Лазич не сохранилось, и все без исключения её изображения в интернете являются фальсификацией)
Часто приходится слышать обвинения поэта в том, что погнавшись за богатством, он отказался от любви и в конечном итоге стал причиной гибели своей возлюбленной. Как, например, в стихотворении современного курского поэта Леонида Полунина:
Далеко, далеко, в Черноземье где-то,
Бродит душа Афанасия Фета.
Плачет, горюет, ища утешенья,
Просит у Господа Бога прощенья.
Прости, Всевышний, бес меня сглазил,
Я погубил любимую – Лазич,
Бедную бросил всё ради богатой,
Теперь навеки я виноватый.
Я не могу без неё, пропадаю,
Вызови деву мою Ты из рая.
– Нет, Афанасий, ты так виноват,
Возвращайся обратно – в ад.
Но, как известно, на момент знакомства с Марией Лазич, Фет был, что называется, гол как сокол. Она же была бесприданницей. И вот вам наглядное столкновение поэзии с реальностью.
А что касается её гибели, то она подробно описана самим Фетом в его мемуарной книге «Ранние годы моей жизни». Любила она одновременно читать и курить. И в тот последний раз в белом кисейном платье прилегла на диван с книгой и папиросой. И бросила на пол, как оказалось, непотушенную спичку, от которой загорелось платье… И сгорела она в буквальном смысле.
История, конечно, ужасная, но странно слышать обвинения в адрес Фета – каким образом он может быть виноват в несчастном случае? Ведь на то он и случай, что может произойти когда угодно и с кем угодно – хоть с несчастным, хоть со счастливым человеком.
Зато безоговорочно веришь в утверждение, что Мария Лазич навсегда осталась его музой.
Олег Качмарский
