Если обозначить сущностную позицию Николая Полевого в русской литературе, то в двух словах это будет не иначе как возмутитель спокойствия. По сути, это активный элемент, попавший в доселе чуждую среду и подобно катализатору резко ускоривший происходящие в ней процессы. Тут ещё можно вспомнить старый американский фильм «Данди Крокодил», где брутальный австралийский охотник оказывается в рафинированном светском обществе и производит в нём фурор, поскольку действует по своим правилам.
В любом случае перед нами феномен в смысле редкого явления. Объясним это с помощью нескольких реперных точек. Первое – купец, качества купца, выработанные в роде Полевых.
Владимир Орлов: «Всей практикой своей литературно-журнальной и общественной деятельности Николай Полевой отталкивался от торговой буржуазии и перерастал ее. Если мы обратимся к истории купеческого рода Полевого, то увидим, что все его представители на протяжении XVIII столетия перерастали свой класс. <…> Все предки Полевого – и отец, и дед, и прадед – прожектеры и предприниматели, люди большого дела и широкого размаха. Дух предприимчивости и даже своего рода торгового конквистадорства отличает деятельность почти каждого из них; все они – поистине героические разведчики крупного капитала, Колумбы дальневосточных рынков, гибнущие на передовых позициях наступающего в союзе с самодержавием капитализма – в Персии, на Камчатке и даже в Америке. Род Полевого был не только именитым, но и богатым. Прадед Николая Полевого владел в Курске каменной палаткой для хранения товаров, которые он вывозил из Персии. А таких палаток в Курске было всего только две». (в книге «Николай Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов». Издательство писателей в Ленинграде, 1934, сс. 14-15).
Всё это – и прожекты, и предпринимательство, и большое дело (вот только богатства уже не было) – Николай Алексеевич применил в совершенно новой для своего рода, для своего сословия гуманитарной среде – в журналистике, в истории, в изящной словесности. А русская литература представляла тогда что-то типа замкнутого аристократического клуба. И вот на тебе – со свиным рылом к калашный ряд!
Второе – самоучка, полное отсутствие какого-либо официального образования.
Тут, конечно, нужно учитывать обстоятельства времени, эпохи. Учиться в гимназиях, лицеях, университетах купец Полевой просто не мог, поскольку все эти учебные заведения предназначены были для дворянского сословия. Но именно это и хорошо! В том смысле, что не промыли мозги, и он взял своё совершенно естественным способом. Взял то, что было нужно, и взял в огромных размерах.
Появление Полевого в Москве, на большой литературной арене, на авансцене тогдашней литературной жизни устроило почти всех (кроме явных графоманов). Князь Вяземский на первых порах фактически был соредактором основанного Полевым «Московского телеграфа» и выступал как проводник в высшее литературное (читай аристократическое) общество. Благодаря связям князя в их журнале печатался весь литературный бомонд, включая Пушкина (при этом ровней они этого купчика-самоучку, конечно, не считали).
Ещё для литературных аристократов Полевой пришёлся весьма кстати в качестве противовеса питерской журнальной партии Булгарина-Греча-Сенковского (вот ещё одна интересная история, которую мы совершенно не знаем!)…….
Но долго идиллия с бомондом продолжаться не могла, поскольку по своей природе Полевой – это совершенно самостоятельная фигура со своими собственными идеями и огромным запасом энергии.
Владимир Орлов: «Однако Полевой не пожелал удовольствоваться скромной ролью ободренного «самородка», провинциального корреспондента «Отечественных записок» и «Вестника Европы». Он очень быстро ассимилировался в литературной среде и с первых же шагов повел себя чрезвычайно самостоятельно. На этот раз меценаты и протекторы просчитались: строптивый купчик не только не стал почтительно прислушиваться к голосу «господ литераторов», но объявил им открытую и беспощадную войну и, что было обиднее всего, выходил в этой войне несомненным победителем». (в книге «Николай Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов». Издательство писателей в Ленинграде, 1934, сс. 19-20).
И хотя приведённые в цитате слова относятся к более раннему периоду, но вполне соответствуют и моменту разрыва Полевого с «литературной аристократией». А произошёл он после критики нашим героем того, что критиковать было не положено, – «Истории государства Российского» Карамзина. Но это – отдельная история…
Олег Качмарский
На заставке: русские купцы, фото XIX века
