Как не утратить связь с традицией: творческое кредо курского художника Владимира Соколинского


«Мне всегда было интересно предметное искусство. Я в основном пишу уходящую деревню, старые дома, улицы, старые вещи. И когда я пишу дом, это даже не портрет дома, это часть истории…»


Как не утратить связь с традицией: творческое кредо курского художника Владимира Соколинского

Внутренний мир человека, а в особенности человека творческого – пространство загадочное. С замечательным курским мастером живописи и графики Владимиром Соколинским мы встретились накануне его 65-летия в его художественной мастерской. А для того чтобы войти в мир художника, чтобы подключиться к его энергетической волне, сфокусировать его творческое кредо, начали со смежных областей искусства.

– Владимир Михайлович, что вы любите из музыки?

– Ответить непросто, ведь я же воспитан на советской эстраде, на том, что тогда звучало – на песнях Зыкиной, Кобзона, Магомаева – всё это вошло в некий внутренний фундамент. Соответственно и зарубежная  музыка того периода: Битлз, Смоуки. Но прежде всего: Высоцкий – как это ни пафосно прозвучит, но его творчество для меня свято. Думаю, что его наследие до конца ещё не осознано, не оценено, не понято. Особенно если говорить о нём как о поэте. Часто задумываешься: если бы он дожил до наших дней, куда была бы направлена его творческая мысль?

– И дальше: любимый кинофильм?

– Предпочтение опять-таки отдаю советскому кино. Вот например «Тихий Дон» Герасимова я пересматривал много раз – меня он даже с точки зрения художника очень сильно впечатляет, там каждый кадр – это композиционно завершенное произведение, там настолько всё продумано – по масштабам, по пятнам, по планам, что я просто преклоняюсь перед создателями этого фильма. Если же взять Эльдара Рязанова, то его масштаб я понял, когда мы были в Костроме в тех местах, где он снимал фильм «Жестокий романс». Меня опять-таки впечатлило как он это всё подал как художник. Как он мог эти виды так повернуть и так подать, что они заиграли глубинной жизнью. А у Данелия прежде всего «Мимино» - фильм небольшой, около полутора часов, но там есть всё – и национальный вопрос, и дружба, и противостояние, и настолько всё тактично, ёмко, продуманно.

– Ну и любимое чтение…

– В данный момент я в основном читаю специальную литературу… А вот что касается художественной, то здесь нужно возвращаться в те времена, когда мы все увлекались библиотеками, собирали книги. В какой-то период это Мопассан, Эмиль Золя – для того возраста там описывались весьма интересные сцены. Со временем совсем по-другому смотришь на Пушкина, побывав в тех местах, где он родился, жил – Псковская область, Михайловское. Очень живописные места, которые вероятно и предопределили ту энергетическую наполненность, которая не перестаёт пленять в его стихах.

– А теперь плавно переходим к главной теме. Об установках, аксиомах, ориентирах, столпах вашего творчества. О тех китах, на которых держится ваше творческое видение.

– По большому счету мы все продолжаем идеи социалистического реализма… В том смысле, что мы рождены в Советской стране, мы в ней воспитывались, в том числе и на произведениях советских художников. В частности, на работах Коржева, братьев Смолиных, братьев Ткачевых, Пластова. Вот Пластов, например, показал русскую деревню. Если мы берем нашего земляка Дейнеку, на мой взгляд, никто лучше него не показал период индустриализации. Суровый стиль, Владимирская школа живописи, и у каждого направления, у каждого художника находишь и берешь что-то своё, творчески его перерабатывая.

– Возможно, здесь некое разногласие в трактовке термина. Соцреализм предполагает приукрашивание действительности, лакировку, а упомянутый вами «суровый стиль» напротив – без всякой приукраски. Классическим представителем соцреализма я бы назвал Налбандяна..

– Нет, речь не о «придворных» художниках Шилове, Налбандяне. Здесь всё гораздо сложнее и интереснее. На нас, как на художников, большое влияние оказало предшествующее поколение. Это наши, курские художники, на которых мы всегда ориентировались. Это и Барабанщиков, и Ерофеев, и Руднев (дай Бог здоровья ему!), Конев-старший, Зайцев Евгений Митрофанович, Шорохов. Во всяком случае, что меня касается, я всегда с интересом и любопытством наблюдал за их творчеством, естественно, что-то брал от этого. Художник не может жить среди соцреализма и быть изолированным от этой среды. В 70-е годы в Союзе художников практиковались творческие командировки художников в другие регионы для прославления человека труда. Орловчане работали у нас в Железногорске, на ГОКе, курские художники – в колхозе Фрунзе и так далее.

– Тогда всё проясняется. Соцреализм в лучшем смысле этого слова означает прославление человека труда без всякого приукрашивания, это не только праздники, а и суровые будни. Что называется, соль земли.

– Это не обязательно жанровые картины или портреты, но также интересные пейзажи, прекрасные натюрморты того же Стожарова. Ещё будучи студентами мы всегда ездили в Москву на Всероссийские выставки, чтобы посмотреть кто и что создал. И всегда это было событием.

– У вас уже многолетняя педагогическая деятельность, вы воспитали уже не одно поколение учеников. Вы им стараетесь привить ту же традицию или что-то со временем меняется?

– Наша задача – дать основы изобразительного искусства. А уж как кто разовьётся – когда они выходят за стены факультета, когда начинают самостоятельно работать, тогда уже что называется вольному воля. Что касается меня, я стараюсь на учеников не давить и не навязывать своего видения, своего мировоззрения. Основы – да, они общие: законы рисунка, живописи, композиции. А вот подавлять личность – на мой взгляд, этого не должно быть. Я к чему это говорю… Если мы возьмём Академию художеств, почти каждый год там проводятся выставки дипломных работ. И там даже не нужно читать имя руководителя. Ты идёшь по выставке, там висят дипломные работы, и ты безошибочно угадываешь: это Моисеенко руководитель, это Мыльников, это Угаров, то есть они своих учеников причесывали под себя. А вот те, кто учился у меня, абсолютно не схожи со мной по творческому подходу – абсолютно другие темы, мотивы, направления. Причём настолько разные, что я иногда просто поражаюсь.

– А каковы ваши предпочтения в изобразительном искусстве? Есть ли у вас любимые художники?

– Я уже говорил о соцреализме, но при этом нельзя забывать и более старых мастеров. Мне очень близко творчество Сезанна – я просто от него без ума! – и также постимпрессиониста Марке – изумительный художник! А если из наших – это наверно Врубель, Серов, Левитан – это понятно. А в большей степени – Фешин! Николай Фешин – это что-то потрясающее! В Русском музее есть его «Портрет неизвестной» – он написал его на 3-м курсе, я полдня провёл смотря на него. Просто изумительно, как будто рукой Бог водил. Это гений живописи. А из тех, кто ближе к нам: Гелий Коржев – думающий художник, Пластов, Стожаров, Мыльников, Угаров, Моисеенко – этот не столько цветовик, но композитор изумительный.

– Из собственных работ есть ли такие, которые вы бы могли назвать своей «визитной карточкой»? Те, которые бы вы отправили на всепланетную выставку…

– Да, конечно… Вот, например, находящийся в Белгородском музее полиптих «Правда», выполненный на конкурс «Прохоровское поле». Ещё есть работы, с которых я начинал и которые впервые попали на Всероссийские выставки. В 1992 году на выставку в Московский Манеж я возил 5 работ, 2 из которых прошли: «Зимнее окно» и «Зимний пейзаж. Стрелецкая слобода». Впрочем, выбрать непросто, поскольку работа независимо от её профессиональных достоинств это кусок жизни художника, и она всегда связана с какими-то воспоминаниями.

– На протяжении всего творческого пути вы сохраняете верность традиционному искусству. А ни возникало ли когда-нибудь желание обратиться к какому-нибудь авангарду, абстракции?  

– Нет, как ни странно… Мне всегда было интересно предметное искусство. Я в основном пишу уходящую деревню, старые дома, улицы, старые вещи. Вот, например, пишешь керосиновую лампу, утюг, но ты его воспринимаешь не как керосиновую лампу или утюг, а как вещь, которая прошла через судьбы людей. И когда я пишу дом, это даже не портрет дома, это часть истории. Ведь в этом доме люди рожали, женились, умирали, уходили на фронт. Для меня любая вещь ценна прежде всего своей связью со стариной. В моем творчестве много церквей, монастырей, мне близка старорусская архитектура – это что касается пейзажей. А в натюрмортах – деревенская утварь. Потому что это моё детство и всё что с ним связано. Например, когда я делал уроки при керосиновой лампе.

– 65 – серьёзный жизненный этап. Что ещё хотелось бы сделать?

– Не знаю, это трудно уловить. Вот в академии преподавал Борис Корнеев, хороший художник. И когда он попал в больницу, он сказал; я наконец-то понял как надо писать. Хотя к тому времени он был уже сложившийся мастер. Но, увы, он умер. Это я к тому, что пределов совершенствования нет. И планировать что-то невозможно. Я постоянно занимался масляной живописью, а сейчас работаю в разных материалах – и последние лет 5 масла я конечно не бросаю, но отдаю предпочтение графике. А вот куда дальше повернёт моё творчество, я не знаю. Может, и в абстракцию (смеётся).

Беседовал Олег Качмарский