Кино-секрет Евгения Носова


Причина киногеничности произведений Носова в том, что главное для этого автора не мысль, а образ. Он прежде всего художник-пейзажист, поэт-лирик. Он не мыслитель, а созерцатель.


Кино-секрет Евгения Носова

В рамках проекта «Гордиться – значит знать» продолжаем цикл публикаций, в которых рассказываем о почетных гражданах Курска. Сегодня речь о выдающемся писателе - и, в частности, о воплощении его произведений на киноэкране.

Евгений Носов киногеничен. Не как актер, а как автор. В том смысле, что его произведения как будто специально созданы для перенесения в кино-пространство. К такой мысли приходишь, просматривая и анализируя фильмы, поставленные по его рассказам и повестям.  

Правда, их не очень много, к тому же не все из них ныне доступны. Казалось бы, чего только нет во Всемирной паутине?! А вот, например, «Красное вино победы» – картину, поставленную для телевидения в 1990 году режиссером Эдуардом Дмитриевым, – последнюю на сегодня из экранизаций Евгения Носова, – отыскать пока не представляется возможным. Не удалось, к сожалению, ознакомиться и с первым, по всей видимости,  кинематографическим обращением к творчеству писателя – короткометражкой «Пятый день осенней выставки» – снятой в 1969 году дипломной работой выпускника ВГИК Андрея Разумовского. Зато в свободном доступе можно найти еще один кино-раритет, и называется он 

Варька

Это дипломная работа 1971 года Танасиса Пасхалиса Папастергиу – еще одного выпускника ВГИК, в дальнейшем, к сожалению, оставившем режиссерское поприще в связи с переездом в Грецию. Что же касается единственного его кино-детища, это во всех отношениях замечательная вещица, выполненная в духе «французской новой волны», с её теорией «авторского кино», согласно которой режиссер является автором фильма со своей сугубо индивидуальной манерой. При этом возрастает также и роль оператора (в данном случае – Ральф Келли), который в стремлении выстроить идеальную картинку становится режиссерским глазом.

В этом маленьком кино-шедевре прекрасно всё – и режиссура, и камера, и музыка воронежского композитора Игоря Ефремова с солирующим кларнетом и ностальгическим звучанием Хэммонд-органа. И просто великолепна сама Варька – актриса Н. Мукосеева (после этой единственной роли также оставившая кино).

К сожалению, сохранность этой 30-минутной ленты оставляет желать лучшего, но это не мешает оценить её по достоинству. А для нас особый интерес представляет еще и то, что в эпизоде здесь снялась Людмила Скородед – впоследствии артистка Курского драматического театра.

Цыганское счастье

А ровно через 10 лет всё та же «Варька» вновь привлекла внимание кинематографистов. На этот раз известного режиссера и актера Сергея Никоненко, положившего этот рассказ в основание вышедшего в 1981 году фильма «Цыганское счастье» (плюс к нему еще несколько рассказов Носова: «В чистом поле за проселком», «Шуба» и «Портрет»).

Это уже другая кино-эпоха, и фильм Никоненко вовсе не экспериментальный… Но опять-таки ничего плохого, кроме хорошего о нем не скажешь.

Здесь каждый кадр: с находкой подковы в самом начале, с молотом и наковальней в кузнице, и там же – с пришпиленной к стене фотографией маршала Жукова; с купанием Варьки… – и всё в целом выстроено так, что любо-дорого смотреть. Настоящую эстетическую роскошь являют собой крупные планы, пейзажи, изображения животных – коров, коней, уток – в динамике. Бесспорно, что это работа профессионалов высшего класса.

Но с другой стороны – это ведь вовсе не эстетское кино (даже в сравнении с «Варькой» 71-го года), а что называется – кино для народа. Доброе, светлое, правильное. С по-настоящему народными артистами – здесь играют Николай Крючков, Лидия Федосеева-Шукшина, сам Никоненко в роли сельского руководителя, а также пышущие молодым задором исполнители главных ролей цыгана Сашки и Варьки – Иван Каменский и Марина Яковлева. В общем, это один из тех советских фильмов, которые можно не напрягаясь смотреть много-много раз. Но при этом – что особенно характерно – нет здесь и тени мелодраматизма и сентиментальности. Что как раз и присуще творческому методу Евгения Носова.

Мой друг художник и поэт

Так в чем же причина этой киногеничности? Да в том, что главное для этого автора не мысль, а образ. Он прежде всего художник-пейзажист, поэт-лирик. Он не мыслитель, а созерцатель.

«А утром Онегу уже не узнать: очнулась, зашумела, заходила широкими размашистыми валами. Под засвежевшим ветром порывисто летят тугие грудастые облака. Они рождаются где-то в одной точке горизонта и, растянувшись через весь небосклон лебедиными вереницами, опять слетаются по другую сторону в плотную синеющую стаю. Облака обгоняют теплоход, тенями накрывают встречные острова, и уже различимо, как на одном из них встают нерукотворным дивом седоглавые храмы».

Творческий метод Евгения Носова состоит в том, чтобы о ничем не примечательных, казалось бы, событиях, или же о явлениях, предметах, которые мы видим каждый день, суметь рассказать так, чтоб читатель не мог оторваться. А для этого нужно проникнуть в жизнь как она есть, ни много ни мало в самую суть вещей. То есть развить в себе созерцательность высшей степени. При этом и сами люди рассматриваются здесь как органичная часть ландшафта.

«К старым своим знакомым Савоня и вправду захаживал на мостик и покуривал там на влажной высоте среди барометров и компАсов и даже, случалось, угощался капитанским коньяком, который отпивал маленькими глотками, и все посматривал через стопку на блеклое олонецкое солнце, удивляясь золотой игре пития».

Итого, произведения Евгения Носова доведены до такой степени изобразительного, образного совершенства, что при их чтении тут же возникает картинка. Но, конечно, и режиссер, взявшийся переводить их в кино-пространство, должен быть конгениален. Как то было в случае с Папастергиу и Никоненко.  

Усвятские шлемоносцы

Кроме того, у Евгения Носова поразительное созвучие со временем. Это автор «эпохи застоя». Но не в смысле кризисных явлений в экономике, а в том понимании, когда жизнь как бы застыла – и представляет собой великолепный объект для изображения. Раздолье для художника-пейзажиста. Это состояние замедления и остановки времени позволяло ему достичь ощущения цельности мироздания, цельности жизни, что особенно полно проявилось в главном его произведении – повести «Усвятские шлемоносцы».  

Характерно, что о войне он пишет, не изображая её непосредственно. Потому как война, через которую он прошел лично, в его понимании есть разрушение мира – и как спокойствия, и как единства. И потому это катастрофа.  

«Усвятские шлемоносцы» являют собой повесть о разрушении Целого, как органичного самодостаточного мира. В центре повествования – деревенский конюх Касьян (который, как говорится, мухи не обидит). Его внутренний мир полностью соответствует миру внешнему, а вместе – мир внешний и мир внутренний – это и есть Целое. Когда внутри этого находишься, то ничего как бы и не видишь. Смотришь и не видишь. Когда же Целое нарушается и разрушается, тогда всё вдруг и открывается. И вот когда в этот мир пришла война – даже еще не сама война, а весть о ней, – Касьян смотрит на ускользающее Целое широко раскрытыми глазами – и видит его как в первый и последний раз.

Всё это в какой-то степени воплотилось и в экранизации «Усвятских шлемоносцев» – фильме Аркадия Сиренко «Родник» (1981) с Владимиром Гостюхиным в главной роли. Но только в какой-то степени… Внешне вроде бы все соответствует первоисточнику, а вот внутреннее осталось сокрытым.

Олег Качмарский